Предлагаем вам ознакомиться с одним интересным произведением русского классика, прочитать его краткое содержание. "Записки сумасшедшего" - это написанная Николаем Васильевичем Гоголем в 1834 году повесть. Она впервые вышла в сборнике "Арабески" в 1835 году. Позднее произведение было включено в другой сборник этого писателя под названием "Петербургские повести". "Записки сумасшедшего" в кратком изложении представлены в этой статье.
Аксентий Иванович Поприщин, от лица которого ведется повествование, - титулярный советник 42 лет. Свои дневниковые записи он начал около четырех месяцев назад.
Опишем теперь первые события произведения, их краткое содержание. "Записки сумасшедшего" открывает следующий эпизод. 3 октября 1833 года, в дождливый день, главный герой отправляется в старомодной шинели, припозднившись, на службу, которую не любит, в одно отделение департамента Петербурга в надежде получить от казначея немного денег наперед из жалованья. Замечает он по дороге карету, подъехавшую к магазину, из которой выходит прекрасная дочь директора департамента.
Поприщин подслушивает нечаянно разговор, произошедший между Меджи, дочкиной собачонкой, и собакой Фиделькой, которая принадлежит двум дамам, прошедшим мимо. Герой, удивляясь этому факту, отправляется вместо службы за женщинами и узнает, что те обитают в пятом этаже дома, принадлежащего Зверкову, находящегося у Кокушкина моста.
Продолжается краткое содержание. "Записки сумасшедшего" составляют следующие дальнейшие события. Аксентий Иванович на другой день в кабинете директора, очинивая перья, встречается случайно с его дочерью, которая его все более пленяет. Он подает девушке платок, упавший на пол. Его грезы и нескромное поведение в течение месяца относительно этой дамы становятся наконец заметны окружающим. Поприщину выговаривает даже начальник отделения. Но тот все равно тайком проникает в дом директора и, желая узнать что-нибудь о предмете своего обожания, вступает с собачонкой Меджи в разговор. Та уклоняется от него.
Чем продолжается повествуют о следующих дальнейших событиях. Аксентий Иванович приходит в дом Зверкова, поднимается вверх на шестой (ошибка Николая Васильевича Гоголя) этаж, где Фиделька живет со своими хозяйками, и похищает ворох бумажек из ее угла. Это была, как и предполагал главный герой, переписка двух собачонок-подруг, из которой он выясняет много важного: о том, что директор департамента был награжден очередным орденом, о том, что за Софи (так зовут его дочку) ухаживает Теплов, камер-юнкер, и даже о самом Поприщине, будто бы совершенном уроде наподобие "черепахи в мешке", видя которого, девушка не в состоянии удержаться от смеха.
Записки эти, как и остальная проза Гоголя, полны различными упоминаниями случайных персонажей наподобие Боброва, который похож на аиста в своем жабо, или Лидиной, уверенной, что глаза у нее голубые, в то время как на самом деле они зеленые, или же собаки с соседнего двора по имени Трезор, которая мила сердцу Меджи. Узнает Поприщин из них, что дело у девушки с Тепловым идет явно к свадьбе.
Окончательно повреждает рассудок главного героя а также тревожные сообщения различных газет. Волнует Поприщина попытка в связи со смертью испанского короля упразднить престол. А вдруг он и есть тайный наследник, знатный человек, которого почитают и любят окружающие? Мавра, чухонка, служащая Поприщину, узнает новость первой. Этот "испанский король" после трехнедельного прогула заходит наконец к себе на службу, не встает перед директором, ставит на бумаге подпись "Фердинанд VIII", а затем пробирается в квартиру своего начальника, пытается объясниться с девушкой, при этом делая открытие, что дамы влюбляются лишь в черта.
Гоголь "Записки сумасшедшего" заканчивает следующим образом. Разрешается напряженное ожидание главным героем приезда испанских депутатов их появлением. Однако весьма странной является земля, куда его отвозят. В ней обитает множество различных грандов, головы которых выбриты, им капают холодную воду на темя и бьют палками. Здесь, очевидно, правит великая инквизиция, решает Поприщин, и именно она мешает ему делать достойные его поста великие открытия. Главный герой пишет своей матушке слезное письмо с просьбой помочь, но его скудное внимание отвлекает шишка, расположенная у алжирского бея под самым носом.
Так заканчивает Гоголь "Записки сумасшедшего". По мнению психиатров и психологов, автор не ставил цели описать сумасшествие как таковое. Гоголь ("Записки сумасшедшего") анализирует состояние общества. Он лишь показал убожество духовности и нравов светской и чиновничьей среды. Настоящие записки сумасшедших людей, конечно, выглядели бы иначе, хотя писатель ярко и правдоподобно описал бред главного героя.
Характер сумасшествия чиновника, как отмечают специалисты, относится к мании величия, которая бывает при так называемой параноидной форме течения шизофрении, паранойе и сифилитическом параличе. При прогрессивном параличе и шизофрении идеи существенно беднее интеллектуально, чем при паранойе. Следовательно, бред героя носит именно параноидальный характер.
Октября 3.
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – господи боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «Это», говорит, «докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», – а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. «Но ему незачем в магазин, – я подумал, – верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами… Господи, боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору. Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге!» сказал я сам себе: «да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь», – я видел сам, что произнесла Меджи: «я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: «Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин. Оно, конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ дописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.
Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал. «Пойду-ка я», сказал я сам себе: «за этой собачонкою и узнаю, что она и что такое думает».
Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю», сказал я сам себе. «Это дом Зверкова». Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе. Дамы взошли в пятый этаж. «Хорошо», подумал я: «теперь не пойду, а замечу место и при первом случае не премину воспользоваться».
Октября 4.
Сегодня середа, и потому я был у нашего начальника в кабинете. Я нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я читал название некоторых: все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет: все или на французском, или на немецком. А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: «Каково на дворе?» – «Сыро, ваше превосходительство!» Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит. Если бы и дочка… эх, канальство!.. Ничего, ничего, молчание! Читал «Пчелку». Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. После этого заметил я, что уже било половину первого, а наш не выходил из своей спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которого никакое перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил со стула с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце, ей-богу, солнце! Она поклонилась и сказала: «Папа здесь не было?» Ах, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка! «Ваше превосходительство, – хотел я было сказать, – не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою». Да, черт возьми, как-то язык не поворотился, и я сказал только: «Никак нет-с». Она поглядела на меня, на книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок. Святые, какой платок! тончайший, батистовый – амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством. Она поблагодарила и чуть-чуть усмехнулась, так что сахарные губки ее почти не тронулись, и после этого ушла. Я еще час сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: «Ступайте, Аксентий Иванович, домой, барин уже уехал из дому». Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало: один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения. Однако ж я взял шляпу и надел сам на себя шинель, потому что эти господа никогда не подадут, и вышел. Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: «Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал». Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, – но нет, не выходила.
Октября 3.
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру
довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил,
который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее
одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую
кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: "Что
это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как
угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле
поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера". Проклятая
цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю
перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если
бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть
сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал
когда-нибудь вперед за месяц деньги - господи боже мой, да скорее Страшный
суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, - не выдаст, седой
черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету
известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно
ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем
другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает.
Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты,
какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему:
"Это, говорит, докторский подарок"; а ему давай пару рысаков, или дрожки,
или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно:
"Одолжите ножичка починить перышко", - а там обчистит так, что только одну
рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота
во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из
красного дерева, и все начальники на вы. Да, признаюсь, если бы не
благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик.
На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да
русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из
благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на
перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: "Эге! нет, голубчик, ты
не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь
на ее ножки". Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит
никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит.
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – Господи Боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «это, говорит, докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. Но ему незачем в магазин, я подумал: «Верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, Боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору! Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге! – сказал я сам себе. – Да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь, – я видел сам, что произнесла Меджи, – я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил всё это хорошенько, то тогда же перестал удивляться.
Несколько слов о Н.В. Гоголе
Когда я проходил педагогическую практику в школе, будучи студентом четвертого курса, мне посчастливилось давать десятиклассникам уроки по творчеству Гоголя. В результате школьники прозвали меня Гоголем: вероятно, сказалась не только тематика уроков, но и портретное сходство, которое, пожалуй, присутствует, особливо в форме носа. А носу Гоголь уделял повышенное внимание в своем творчестве.
Это я, фото с творческого вечера
И раз уж мы заговорили о портретах, дадим слово В. Набокову , так описывающему вышеприведенный дагерротип: «На этом снимке он изображен в три четверти и держит в тонких пальцах правой руки изящную трость с костяным набалдашником (словно трость - писчее перо). Длинные, но аккуратно приглаженные волосы с левой стороны разделены пробором. Неприятный рот украшен тонкими усиками. Нос большой, острый, соответствует прочим резким чертам лица. Темные тени вроде тех, что окружают глаза романтических героев старого кинематографа, придают его взгляду глубокое и несколько затравленное выражение. На нем сюртук с широкими лацканами и франтовской жилет. И если бы блеклый отпечаток прошлого мог расцвести красками, мы увидели бы бутылочно-зеленый цвет жилета с оранжевыми и пурпурными искрами, мелкими синими глазками; в сущности, он напоминает кожу какого-то заморского пресмыкающегося ». Набоков утверждает, что «в Швейцарии он провел целый день, убивая ящериц, выползавших на солнечные горные тропки. Трость, которой он для этого пользовался, можно видеть на дагерротипе, снятом в Риме в 1845 г. ». Но этому утверждению можно и не доверять, поскольку Набоков не всегда точен, весьма склонен к мистификациям, а убийство ящериц почерпнуто из неизвестного мне источника. Сам же образ весьма символичен: трость-перо используется для борьбы с ползучими гадами, порождениями инфернального мира - очень похоже на образ Гоголя-писателя.
Н.В. Гоголь в большей степени известен всем как прозаик и драматург, но он, кроме того, был и публицистом, и литературным критиком, писал стихи и даже был учителем Церкви - у него есть, например, катехизаторское (т.е. церковно-просветительское) сочинение «Размышления о Божественной Литургии» . К слову сказать, ни в одном из богословских трудов мне не встречалось такое краткое и емкое определение Литургии, какое присутствует во «Введении» гоголевской книги:«Божественная Литургия есть вечное повторение великого подвига любви, для нас совершившегося ».
Гоголь - один из самых мистических русских писателей; прежде всего с его именем связано само понятие «мистического реализма» как художественного метода, который впоследствии использовался Достоевским, Булгаковым и другими крупными писателями, пускающими потустороннее в свой художественный мир. Именно по произведению Гоголя снят единственный советский фильм ужасов - «Вий», разумеется. В произведениях Гоголя едва ли не чаще, чем у других писателей, поминается черт - и не только поминается, но и изображается, - например, в «Ночи перед Рождеством».
Как выразительно писал В. Набоков, « недоразвитая, вихляющая ипостась нечистого, с которой в основном общался Гоголь, - это для всякого порядочного русского тщедушный инородец, трясущийся, хилый бесенок с жабьей кровью, на тощих немецких, польских и французских ножках, рыскающий мелкий подлец, невыразимо гаденький. Раздавить его - и тошно и сладостно, но его извивающаяся черная плоть до того гнусна, что никакая сила на свете не заставит сделать это голыми руками, а доберешься до него каким-нибудь орудием - тебя так и передернет от омерзения ». Но бывали и иные разновидности бесов, которые в произведениях Гоголя обретали черты пугающей достоверности. В моем стихотворении «Тень» , подпивший лирический герой беседует с собственной тенью, которая, разумеется, не просто тень. Она ссылается на Гоголя как специалиста по потусторонним визитерам. Процитирую пару четверостиший:
«Пей сколько угодно, пожалуйста,
Бей рюмки, кропай свои вирши,
Но только потом мне не жалуйся,
Что хари какие-то видишь
С хвостами, рогами, копытами -
Да их описал некто Гоголь…» -
«Послушай, мурло любопытное,
Уйди ты отсель ради Бога!»
Биография Н.В. Гоголя весьма своеобразна: и уединенно-монашеская жизнь, странно сочетающаяся с «охотой к перемене мест», более похожей на постоянное бегство; и творчество - гротескно-фантасмагорическое, эпически-лиричное, мистическое, сатирическое и проповедническое; и сожженный второй том «Мертвых душ»; и уникальная смерть в результате сугубого поста; и легенды, связанные с летаргическим сном и украденной из могилы головой… Есть где разгуляться биографу. С биографией Н.В. Гоголя можно ознакомиться , очень хороша также статья из«Википедии» .
Портретная галерея
В.А. Гоголь-Яновский, отец писателя; М.И. Гоголь-Яновская (Косяровская),
мать писателя
Портреты Н.В. Гоголя
Ф.А. Моллер А.И. Иванов
Б. Карпов Ф. Иордан
К. Мазер Э.А. Дмитриев-Мамонов
Две могилы
Могила Н.В. Гоголя на Новодевичьем кладбище в Москве;
Бывшая могила Н.В. Гоголя в Свято-Даниловом монастыре в Москве
«Записки сумасшедшего»
Сюжет «Записок сумасшедшего» восходит к двум различным замыслам Гоголя начала 30-х годов: к «Запискам сумасшедшего музыканта» и к неосуществленной комедии «Владимир 3-ей степени» . В ту пору Гоголь был увлечен повестями Владимира Одоевского из цикла «Дом сумасшедших» , посвященных разработке темы мнимого или действительного безумия у высокоодаренных натур. Из увлечения романтическими сюжетами Одоевского возник, очевидно, и неосуществленный замысел «Записок сумасшедшего музыканта». «Владимир 3-ей степени», будь он закончен, тоже имел бы героем безумца, отличного, однако, от «творческих» безумцев тем, что это был бы человек, поставивший себе прозаическую цель получить крест Владимира 3-ей степени; не получив его, он «в конце пьесы… сходил с ума и воображал, что он сам и есть» этот орден. Вместо этих двух вещей была написана одна - совершенно гениальная.
Иллюстрация О.Беседина
Ознакомьтесь, пожалуйста, с текстом повести или прослушайте ее в аудиоформате
Повесть построена в виде дневника Аксентия Ивановича Поприщина, титулярного советника, т.е. мелкого чиновника, служившего в департаменте столоначальником («Они думали, что я напишу на самом кончике листа: столоначальник такой-то »). Эта должность была несколько выше, чем у Акакия Акакиевича Башмачкина, героя «Шинели», который будучи тоже титулярным советником, служил письмоводителем, но особых доходов не приносила: из первой же дневниковой записи от 3 октября мы узнаем, что герой пошел в департамент единственно для того, чтобы попытаться выпросить жалованье на месяц вперед и заранее готовясь к неудаче этого предприятия. Службой как источником дохода он недоволен: «Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! » Единственное, что его устраивает на месте службы, - ее благородство: «Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы ». Уже в этом можно усмотреть первые признаки мании величия, которая расцветет буйным цветом позднее: герой ценит вежливое обхождение со стороны начальства и высокий статус учреждения, в котором служит, больше, нежели жалованье. Пока это не более, чем самолюбие или чувство собственного достоинства, но дальше будет больше.
На улице, по пути в департамент, герой видит чиновника, идущего за барышнею, и восклицает: «Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-Богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит ». Это утверждение навряд ли соответствовало действительности - где уж чиновнику тягаться с офицером по части амурных дел! - но зато повышало собственный статус Поприщина, причисляло его к категории заправских ловеласов. Это уже не вполне здравая оценка действительности, примем к сведению.
Далее герой видит директорскую дочку, приехавшую в магазин, прижимается к стенке и закутывается в шинель, чтобы его не узнали, читатель же узнает о том, что герой влюблен в эту барышню: «Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, Боже мой! пропал я, пропал совсем ». Здесь про манию величия говорить не вполне уместно, поскольку сердцу не прикажешь. Но эта влюбленность будет отправной точкой для того, чтобы мания развилась: герой должен соответствовать этому небесному созданию, должен быть достоин этой высокостатусной барышни… И как бы такого достичь?
Чувства его находятся в смятении, и в этот самый момент он слышит разговор собачек Меджи (барышниной) и Фидель (думаю, не в обиду Кастро, в данной повести Фидель - сучья кличка). Это уже явный признак помешательства, но как воспринимается данное обстоятельство героем? «Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров ». Примеры эти (о коровах, вошедших в магазин и спросивших фунт чаю) он вычитывал в газетах и воспринимал совершенно некритически. Видно, что граница между возможным и невозможным у героя уже размыта.
Иллюстрация Э. Визина
По-настоящему его удивил лишь разговор о переписке между Меджи и Фидель: «Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин ». Как легко можно увидеть, герою удивительно не то, что собака способна писать письма, а то, что собака, не имея дворянства, их пишет. Дальнейшее поведение героя, а именно выслеживание, где живет Фидель, и намерение, завладев собачьей перепиской, узнать что-нибудь важное о хозяйке Меджи, - говорит нам о серьезном изъяне в восприятии героем действительности.
На следующий день, 4 октября, состоялась встреча Поприщина с барышней, которую он описывает совершенно восторженным тоном, поминая и Бога, и всех святых: «Святители, как она была одета!.. а как глянула: солнце, ей-Богу, солнце!.. Ах, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка!.. Святые, какой платок! тончайший, батистовый - амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством ». Естественно, то было не свидание, а девушка просто заглянула в кабинет отца, увидела чиновника, очинивающего перья, и позабавилась, уронив платок и наблюдая, как тот бросился этот платок поднимать. Из эпизода этого мы можем лишь заключить, что ее образ в глазах Поприщина максимально идеализирован.
Видеофрагмент 1. Х/ф «Записки сумасшедшего».
Час после этого Поприщин сидит за столом в прострации (об этом можно судить по употребленному глаголу «сидел» вместо любого другого, указывающего на вид деятельности), пока слуга не отправил его домой, что вызвало чрезвычайно болезненную реакцию уязвленного самолюбия: «Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало: один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения ». Видна гордыня героя, тот же взгляд на себя как на носителя высокого статуса, который впоследствии выльется в манию величия.
Иллюстрация И.Е. Репина
«Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: "Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал". Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, - но нет, не выходила ». Здесь мы видим, что герой ведет себя вполне канонично для влюбленного: мечтает, увлекается стихами, пытается хотя бы издали увидеть предмет своего обожания. Кроме того, в записи показывается уровень литературного вкуса героя, вполне соответствующего чтению заметок про говорящих коров. Никаких признаков помешательства, кроме помешательства любовного, которому почти все подвержены, у героя не наблюдается.
Иллюстрация И.Е. Репина
Следующая запись в дневнике датируется 6 ноября, т.е. сделана она через месяц после предшествующей. Почему? Чем занимался чиновник целый месяц? Почему не отображал это в дневнике? Ухаживал за директорской дочкой и нимало в этом направлении не продвинулся. Иначе записи были бы. Причиной для записи 6 ноября стало серьезное переживание, обида: «Разбесил начальник отделения ». Разбесил тем, что сказал, что негоже такому человеку, который ничего из себя не представляет, волочиться за директорскою дочкой. Рассуждения Поприщина таковы: «Понимаю, понимаю, отчего он злится на меня. Ему завидно; он увидел, может быть, предпочтительно мне оказываемые знаки благорасположенности. Да я плюю на него!.. я разве из какие-нибудь разночинцев, из портных или из унтер-офицерских детей? Я дворянин. Что ж, и я могу дослужиться. Мне еще сорок два года - время такое, в которое, по-настоящему, только что начинается служба. Погоди, приятель! будем и мы полковником, а может быть, если Бог даст, то чем-нибудь и побольше ». Здесь уже явно проявляется душевный надлом героя: ему мечтается о том, чтобы стать полковником или чем-нибудь и побольше, иначе не видать ему генеральской дочки, и путь к этому он видит естественный: дослужиться. Но пока дослужишься, дочка начальника успеет состариться, по здравому-то рассуждению, которое Поприщина пока не оставило. Значит, - и это единственный логичный исход - он должен возвыситься как-то иначе, не путем последовательного шествия по карьерной лестнице, а быстро, чтобы успеть предложить себя избраннице.
Запись от 8 ноября говорит о посещении театра, свидетельствуя о невзыскательном вкусе Поприщина: «Играли русского дурака Филатку. Очень смеялся », а еще одна актриса напомнила ему ту . Запись от 9 ноября говорит о рутинном посещении департамента и о бойкоте со стороны начальника отделения. Наконец, запись от 11 ноября возвращает нас к собачкиной переписке.
Измотанный любовными терзаниями, герой мечтает: «Хотелось бы заглянуть туда, на ту половину, где ее превосходительство, - вот куда хотелось бы мне! В будуар: как там стоят все эти баночки, скляночки, цветы такие, что и дохнуть на них страшно; как лежит там разбросанное ее платье, больше похожее на воздух, чем на платье. Хотелось бы заглянуть в спальню... там-то, я думаю, чудеса, там-то, я думаю, рай, какого и на небесах нет. Посмотреть бы ту скамеечку, на которую она становит, вставая с постели, свою ножку, как надевается на эту ножку белый, как снег, чулочек... ай! ай! ай! ничего, ничего... молчание ».
Иллюстрация Н.В.Кузьмина
Цель явно недостижима, но смириться с этим герой не может, и тут-то он вспоминает о собачке Меджи, пытается допросить ее относительно хозяйки, ответа не получает, из чего заключает не то, что собаки не умеют разговаривать, а как раз противоположное: «Я давно подозревал, что собака гораздо умнее человека; я даже был уверен, что она может говорить, но что в ней есть только какое-то упрямство. Она чрезвычайный политик: все замечает, все шаги человека. Нет, во что бы то ни стало, я завтра же отправлюсь в дом Зверкова, допрошу Фидель и, если удастся, перехвачу все письма, которые писала к ней Меджи ».
На следующий день, 12 ноября, захват писем состоялся, а 13 ноября они были прочтены. Фрагмент фильма «Записки сумасшедшего» (1968 г.) дает нам отличную экранизацию этого.
Видеофрагмент 2. Х/ф «Записки сумасшедшего».
Итак, герой из переписки собачек узнает истинное отношение к нему директорской дочки и о ее готовящейся свадьбе с камер-юнкером. Он негодует и рвет собачкины письма. Мы можем задаться вопросом, откуда же поступила информация, если собачки не умеют писать писем? Гоголь не дает объяснений, поскольку авторского текста в повести нет - есть лишь текст душевнобольного персонажа. Можно предположить, что Поприщин либо обрел сверхъестественную прозорливость (т.е. получил сообщение от черта, который играл его душой), либо актуализировал слухи и собственные наблюдения, которым он ранее не хотел верить. Но результат получения информации о грядущей свадьбе очевиден: идея о том, что нужно срочно возвыситься, овладевает героем.
Иллюстрация Н.Г. Гольц
В записи от 3 декабря говорится: «Не может быть. Враки! Свадьбе не бывать! Что ж из того, что он камер-юнкер ». Очевидно, что за три недели, прошедшие с момента предыдущей записи, информация подтвердилась. Это приводит героя в полнейшее отчаяние, и ни на что, кроме как на чудо он не надеется. Вместе с тем он обретает твердую веру, что чудо возможно, и произойдет оно именно с ним: «Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником? Может быть, я сам не знаю, кто я таков. Ведь сколько примеров по истории: какой-нибудь простой, не то уже чтобы дворянин, а просто какой-нибудь мещанин или даже крестьянин, - и вдруг открывается, что он какой-нибудь вельможа, а иногда даже и государь. Когда из мужика да иногда выходит эдакое, что же из дворянина может выйти?.. Да разве я не могу быть сию же минуту пожалован генерал-губернатором, или интендантом, или там другим каким-нибудь? Мне бы хотелось знать, отчего я титулярный советник? Почему именно титулярный советник? »
В записях от 5 и 8 декабря говорится о том, что герой очень обеспокоен газетным сообщением, что в Испании упразднен престол, и что там нет короля. 8 декабря герой даже не идет в департамент, поскольку не может отвлечься от дум об испанских событиях. «Признаюсь, эти происшествия так меня убили и потрясли, что я решительно ничем не мог заняться во весь день… Большею частию лежал на кровати и рассуждал о делах Испании ». То есть у героя возникает идея фикс, на которой он зацикливается. Результатом становится окончательное сумасшествие, а именно мания величия.
Следующая запись датирована так: «Год 2000 апреля 43 числа ». Год этот я помню хорошо, но 43 апреля в нем все-таки не было. Нижеследующие даты еще замысловатее: «Мартобря 86. Между днём и ночью», «Никоторого числа. День был без числа», «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чёрт знает, что такое», «Числа 1-го», «Мадрид. Февруарий тридцатый», «Январь того же года, случившийся после февраля», «Число 25», «Чи 34 сло Мц гдао. Февраль 349» . А в 2000-м году, когда я учился на 4-м курсе университета и во время педагогической практики давал школьникам урок по творчеству Н.В. Гоголя, гоголевский герой Поприщин, осознав себя королем Испании Фердинандом VIII, открыл заодно, что «это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря ».
Иллюстрация Н.Г. Гольц
Дальнейшее лучше всего проиллюстрирует фрагмент фильма «Записки сумасшедшего», в котором игра актера Евгения Лебедева поистине гениальна.
Видеофрагмент 3. Х/ф «Записки сумасшедшего».
С точки зрения стилистической, а заодно и клинической, записки сумасшедшего Поприщина, начиная с того момента, как пошла чехарда с датами, все более и более пронизывает явление, которое называется шизофазия . Совсем не трудно, даже не будучи специалистом, отыскать общее у классического примера шизофазии, приведенного в Медицинской энциклопедии (см. ту же ссылку), и высказываний Поприщина.
Приведем два кусочка для сравнения:
«Родился на улице Герцена, в гастрономе № 22. Известный экономист, по призванию своему - библиотекарь. В народе - колхозник. В магазине - продавец. В экономике, так сказать, необходим. Это, так сказать, система… эээ… в составе 120 единиц. Фотографируете Мурманский полуостров и получаете te-le-fun-ken. И бухгалтер работает по другой линии - по линии библиотекаря. Потому что не воздух будет, академик будет! Ну вот можно сфотографировать Мурманский полуостров. Можно стать воздушным асом. Можно стать воздушной планетой. И будешь уверен, что эту планету примут по учебнику. Значит, на пользу физики пойдет одна планета ».
И более литературное и логичное, но явно с тем же диагнозом:
«Все это честолюбие, и честолюбие оттого, что под язычком находится маленький пузырек и в нем небольшой червячок величиною с булавочную головку, и это все делает какой-то цирюльник, который живет в Гороховой. Я не помню, как его зовут; но достоверно известно, что он, вместе с одною повивальною бабкою, хочет по всему свету распространить магометанство, и оттого уже, говорят, во Франции большая часть народа признает веру Магомета ».
Кстати, улица Герцена (ныне Большая Морская) и улица Гороховая пересекаются. А еще на Большой Морской жил Набоков. Это к вопросу о литературных и идейных пересечениях.
Или:
«Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия. Делает ее хромой бочар, и видно, что дурак, никакого понятия не имеет о луне. Он положил смоляной канат и часть деревянного масла; и оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос. И оттого самая луна - такой нежный шар, что люди никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы. И по тому-то самому мы не можем видеть носов своих, ибо они все находятся в луне ».
Иллюстрация Е. Канаевой
Если же говорить о ценности сумасшествия Поприщина, то сам он получил от него ощутимую пользу в плане самооценки: он всем показал, как он велик, и его слушали со страхом и почтением; он смог объясниться со своей избранницей, причем сделал это достаточно холодно и свысока, а не раболепствуя перед ней по обыкновению; он нашел свою Испанию со странными обычаями (битье палками при посвящении в короли) и свой бритоголовый народ, который готов по его повелению лезть на небо, чтобы достать луну… Но все-таки испанские обычаи его доконали, и он в записи от «Чи 34 сло Мц гдао. Февраль 349» излагает мысли на редкость здраво и поэтично, вполне в духе лирических отступлений из «Мертвых душ». Набоков в своей статье о Гоголе не поленился взять всю запись от этого числа в качестве эпиграфа - я же возьму в качестве эпилога.
«Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали, лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли мой то синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..»
Красиво сказано, не правда ли? И мы уже начитаем надеяться на выздоровление героя, хотя больным он был наверняка более счастлив. Но - нет, последняя фраза повести говорит о том, что эфемерный мир все еще окружает Поприщина-Фердинанда:
«А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка? »
