В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Стали они бога молить, чтоб создал им детище во младости на поглядение, а под старость на прокормление; помолились, легли спать и уснули крепким сном.
Во сне им привиделось, что недалеко от дворца есть тихий пруд, в том пруде златоперый ерш плавает; коли царица его скушает, сейчас может забеременеть. Просыпались царь с царицею, кликали к себе мамок и нянек, стали им рассказывать свой сон. Мамки и няньки так рассудили: что во сне привиделось, то и наяву может случиться.
Царь призвал рыбаков и строго наказал поймать ерша златоперого. На заре пришли рыбаки на тихий пруд, закинули сети, и на их счастье с первою ж тонею попался златоперый ерш. Вынули его, принесли во дворец; как увидала царица, не могла на месте усидеть, скоро к рыбакам подбегала, за руки хватала, большой казной награждала; после позвала свою любимую кухарку и отдавала ей ерша златоперого с рук на руки: «На, приготовь к обеду, да смотри, чтобы никто до него не дотронулся».
Кухарка вычистила ерша, вымыла и сварила, помои на двор выставила; по двору ходила корова, те помои выпила; рыбку съела царица, а посуду кухарка подлизала. И вот разом забрюхатели: и царица, и ее любимая кухарка, и корова, и разрешились все в одно время тремя сыновьями: у царицы родился Иван-царевич, у кухарки - Иван кухаркин сын, у коровы Иван Быкович.
Стали ребятки расти не по дням, а по часам, как хорошее тесто на опаре поднимается, так и они вверх тянутся. Все три молодца на одно лицо удались, и признать нельзя было, кто из них дитя царское, кто - кухаркино и кто от коровы народился. Только по тому и различали их: как воротятся с гулянья, Иван-царевич просит белье переменить, кухаркин сын норовит съесть что-нибудь, а Иван Быкович прямо на отдых ложится. По десятому году пришли они к царю и говорят: «Любезный наш батюшка! Сделай нам железную палку в пятьдесят пудов». Царь приказал своим кузнецам сковать железную палку в пятьдесят пудов; те принялись за работу и в неделю сделали. Никто палки за один край приподнять не может, а Иван-царевич, да Иван кухаркин сын, да Иван Быкович между пальцами ее повертывают, словно перо гусиное.
Вышли они на широкий царский двор. «Ну, братцы, - говорит Иван-царевич, - давайте силу пробовать: кому быть большим братом». - «Ладно, - отвечал Иван Быкович, - бери палку и бей нас по плечам». Иван-царевич взял железную палку, ударил Ивана кухаркина сына да Ивана Быковича по плечам и вбил того и другого по колена в землю. Иван кухаркин сын ударил - вбил Ивана-царевича да Ивана Быковича по самую грудь в землю; а Иван Быкович ударил - вбил обоих братьев по самую шею. «Давайте, - говорит царевич, - еще силу попытаем: станем бросать железную палку кверху; кто выше забросит - тот будет больший брат». - «Ну что ж, бросай ты!» Иван-царевич бросил - палка через четверть часа назад упала, Иван кухаркин сын бросил - палка через полчаса упала, а Иван Быкович бросил - только через час воротилась. «Ну, Иван Быкович! Будь ты большой брат».
После того пошли они гулять по саду и нашли громадный камень. «Ишь какой камень! Нельзя ль его с места сдвинуть?» - сказал Иван-царевич, уперся в него руками, возился-возился - нет, не берет сила; попробовал Иван кухаркин сын - камень чуть-чуть подвинулся. Говорит им Иван Быкович: «Мелко же вы плаваете! Постойте, я попробую». Подошел к камню да как двинет его ногою - камень ажно загудел, покатился на другую сторону сада и переломал много всяких деревьев. Под тем камнем подвал открылся, в подвале стоят три коня богатырские, по стенам висит сбруя ратная: есть на чем добрым молодцам разгуляться! Тотчас побежали они к царю и стали проситься: «Государь батюшка! Благослови нас в чужие земли ехать, самим на людей посмотреть, себя в людях показать». Царь их благословил, на дорогу казной наградил; они с царем простились, сели на богатырских коней и в путь-дорогу пустились.
Ехали по долам, по горам, по зеленым лугам, и приехали в дремучий лес; в том лесу стоит избушка на курячьих ножках, на бараньих рожках, когда надо - повертывается. «Избушка, избушка, повернись к нам передом, к лесу задом; нам в тебя лезти, хлеба-соли ести». Избушка повернулась. Добрые молодцы входят в избушку - на печке лежит баба-яга костяная нога, из угла в угол, нос в потолок. «Фу-фу-фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится». - «Эй, старуха, не бранись, слезь-ка с печки да на лавочку садись. Спроси: куда едем мы? Я добренько скажу». Баба-яга слезла с печки, подходила к Ивану Быковичу близко, кланялась ему низко: «Здравствуй, батюшка Иван Быкович! Куда едешь, куда путь держишь?» - «Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живет». - «Ай да Ванюша! За дело хватился; ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили».
Братья переночевали у бабы-яги, поутру рано встали и отправились в путь-дорогу. Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено! Увидали они избушку, вошли в нее - пустехонька, и вздумали тут остановиться. Пришло дело к вечеру. Говорит Иван Быкович: «Братцы! Мы заехали в чужедальную сторону, надо жить нам с осторожкою; давайте по очереди на дозор ходить». Кинули жеребий - доставалось первую ночь сторожить Ивану-царевичу, другую - Ивану кухаркину сыну, а третью - Ивану Быковичу.
Отправился Иван-царевич на дозор, залез в кусты и крепко заснул. Иван Быкович на него не понадеялся; как пошло время за полночь - он тотчас готов был, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост. Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы закричали - выезжает чудо-юдо шестиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт 1 ощетинился. Говорит чудо-юдо шестиглавое: «Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, а ты, песья шерсть, ощетинилась? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он, добрый молодец, еще не родился, а коли родился - так на войну не сгодился: я его на одну руку посажу, другой прихлопну - только мокренько будет!»
Выскочил Иван Быкович: «Не хвались, нечистая сила! Не поймав ясна сокола, рано перья щипать; не отведав добра молодца, нечего хулить его. А давай лучше силы пробовать: кто одолеет, тот и похвалится». Вот сошлись они - поравнялись, так жестоко ударились, что кругом земля простонала. Чуду-юду не посчастливилось: Иван Быкович с одного размаху сшиб ему три головы. «Стой, Иван Быкович! Дай мне роздыху». - «Что за роздых! У тебя, нечистая сила, три головы, у меня всего одна; вот как будет у тебя одна голова, тогда и отдыхать станем». Снова они сошлись, снова ударились; Иван Быкович отрубил чуду-юду и последние головы, взял туловище - рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а шесть голов под калиновый мост сложил. Сам в избушку вернулся. Поутру приходит Иван-царевич. «Ну что, не видал ли чего?» - «Нет, братцы, мимо меня и муха не пролетала».
На другую ночь отправился на дозор Иван кухаркин сын, забрался в кусты и заснул. Иван Быкович на него не понадеялся; как пошло время за полночь - он тотчас снарядился, взял с собой щит и меч, вышел и стал под калиновый мост. Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися - выезжает чудо-юдо девятиглавое; под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам: «Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он еще не родился, а коли родился - так на войну не сгодился: я его одним пальцем убью!»
Выскочил Иван Быкович: «Погоди - не хвались, прежде богу помолись, руки умой да за дело примись! Еще неведомо - чья возьмет!» Как махнет богатырь своим острым мечом раз-два, так и снес у нечистой силы шесть голов; а чудо-юдо ударил - по колена его в сыру землю вогнал. Иван Быкович захватил горсть земли и бросил своему супротивнику прямо в очи. Пока чудо-юдо протирал свои глазища, богатырь срубил ему и остальные головы, взял туловище - рассек на мелкие части и побросал в реку Смородину, а девять голов под калиновый мост сложил. Наутро приходит Иван кухаркин сын. «Что, брат, не видал ли за ночь чего?» - «Нет, возле меня ни одна муха не пролетала, ни один комар не пищал!» Иван Быкович повел братьев под калиновый мост, показал им на мертвые головы и стал стыдить: «Эх вы, сони; где вам воевать? Вам бы дома на печи лежать».
На третью ночь собирается на дозор идти Иван Быкович; взял белое полотенце, повесил на стенку, а под ним на полу миску поставил и говорит братьям: «Я на страшный бой иду; а вы, братцы, всю ночь не спите да присматривайтесь, как будет с полотенца кровь течь: если половина миски набежит - ладно дело, если полна миска набежит - все ничего, а если через край польет - тотчас спускайте с цепей моего богатырского коня и сами спешите на помочь мне».
Вот стоит Иван Быкович под калиновым мостом; пошло время за полночь, на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися - выезжает чудо-юдо двенадцатиглавое; конь у него о двенадцати крылах, шерсть у коня серебряная, хвост и грива - золотые. Едет чудо-юдо; вдруг под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади хорт ощетинился. Чудо-юдо коня по бедрам, ворона по перьям, хорта по ушам: «Что ты, собачье мясо, спотыкаешься, ты, воронье перо, трепещешься, ты, песья шерсть, щетинишься? Аль вы думаете, что Иван Быкович здесь? Так он еще не родился, а коли родился - так на войну не сгодился; я только дуну - его и праху не останется!»
Выскочил Иван Быкович: «Погоди - не хвались, прежде богу помолись!» - «А, ты здесь! Зачем пришел?» - «На тебя, нечистая сила, посмотреть, твоей крепости испробовать». - «Куда тебе мою крепость пробовать? Ты муха передо мной!» Отвечает Иван Быкович: «Я пришел с тобой не сказки рассказывать, а насмерть воевать». Размахнулся своим острым мечом и срубил чуду-юду три головы. Чудо-юдо подхватил эти головы, черкнул по ним своим огненным пальцем - и тотчас все головы приросли, будто и с плеч не падали! Плохо пришлось Ивану Быковичу; чудо-юдо стал одолевать его, по колена вогнал в сыру землю. «Стой, нечистая сила! Цари-короли сражаются, и те замиренье делают; а мы с тобой ужли будем воевать без роздыху? Дай мне роздыху хоть до трех раз».
Чудо-юдо согласился; Иван Быкович снял правую рукавицу и пустил в избушку. Рукавица все окна побила, а его братья спят, ничего не слышат. В другой раз размахнулся Иван Быкович сильней прежнего и срубил чуду-юду шесть голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем - и опять все головы на местах, а Ивана Быковича забил он по пояс в сыру землю. Запросил богатырь роздыху, снял левую рукавицу и пустил в избушку. Рукавица крышу пробила, а братья всё спят, ничего не слышат. В третий раз размахнулся он еще сильнее и срубил чуду-юду девять голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем - головы опять приросли, а Ивана Быковича вогнал он в сыру землю по самые плечи. Иван Быкович запросил роздыху, снял с себя шляпу и пустил в избушку; от того удара избушка развалилася, вся по бревнам раскатилася.
Тут только братья проснулись, глянули - кровь из миски через край льется, а богатырский конь громко ржет да с цепей рвется. Бросились они на конюшню, спустили коня, а следом за ним и сами на помочь спешат. «А! - говорит чудо-юдо, - ты обманом живешь; у тебя помочь есть». Богатырский конь прибежал, начал бить его копытами; а Иван Быкович тем временем вылез из земли, приловчился и отсек чуду-юду огненный палец. После того давай рубить ему головы, сшиб все до единой, туловище на мелкие части разнял и побросал все в реку Смородину. Прибегают братья. «Эй вы, сони! - говорит Иван Быкович. - Из-за вашего сна я чуть-чуть головой не поплатился».
Поутру ранешенько вышел Иван Быкович в чистое поле, ударился оземь и сделался воробышком, прилетел к белокаменным палатам и сел у открытого окошечка. Увидала его старая ведьма, посыпала зернышков и стала сказывать: «Воробышек-воробей! Ты прилетел зернышков покушать, моего горя послушать. Насмеялся надо мной Иван Быкович, всех зятьев моих извел». - «Не горюй, матушка! Мы ему за все отплатим», - говорят чудо-юдовы жены. «Вот я, - говорит меньшая, - напущу голод, сама выйду на дорогу да сделаюсь яблоней с золотыми и серебряными яблочками: кто яблочко сорвет - тот сейчас лопнет». - «А я, - говорит середняя, - напущу жажду, сама сделаюсь колодезем; на воде будут две чаши плавать: одна золотая, другая серебряная; кто за чашу возьмется - того я утоплю». - «А я, - говорит старшая, - сон напущу, а сама перекинусь золотой кроваткою; кто на кроватке ляжет - тот огнем сгорит».
Иван Быкович выслушал эти речи, полетел назад, ударился оземь и стал по-прежнему добрым молодцем. Собрались три брата и поехали домой. Едут они дорогою, голод их сильно мучает, а есть нечего. Глядь - стоит яблоня с золотыми и серебряными яблочками; Иван-царевич да Иван кухаркин сын пустились было яблочки рвать, да Иван Быкович наперед заскакал и давай рубить яблоню крест-накрест - только кровь брызжет! То же сделал он и с колодезем и с золотою кроваткою. Сгибли чудо-юдовы жены. Как проведала о том старая ведьма, нарядилась нищенкой, выбежала на дорогу и стоит с котомкою. Едет Иван Быкович с братьями; она протянула руку и стала просить милостыни.
Говорит царевич Ивану Быковичу: «Братец! Разве у нашего батюшки мало золотой казны? Подай этой нищенке святую милостыню». Иван Быкович вынул червонец и подает старухе; она не берется за деньги, а берет его за руку и вмиг с ним исчезла. Братья оглянулись - нет ни старухи, ни Ивана Быковича, и со страху поскакали домой, хвосты поджавши.
А ведьма утащила Ивана Быковича в подземелье и привела к своему мужу - старому старику: «На тебе, - говорит, - нашего погубителя!» Старик лежит на железной кровати, ничего не видит: длинные ресницы и густые брови совсем глаза закрывают. Позвал он двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать: «Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные, я погляжу, что он за птица, что убил моих сыновей?» Богатыри подняли ему брови и ресницы вилами; старик взглянул: «Ай да молодец Ванюша! Дак это ты взял смелость с моими детьми управиться! Что ж мне с тобою делать?» - «Твоя воля, что хочешь, то и делай; я на все готов». - «Ну да что много толковать, ведь детей не поднять; сослужи-ка мне лучше службу: съезди в невиданное царство, в небывалое государство и достань мне царицу золотые кудри; я хочу на ней жениться».
Иван Быкович про себя подумал: «Куда тебе, старому черту, жениться, разве мне, молодцу!» А старуха взбесилась, навязала камень на шею, бултых в воду и утопилась. «Вот тебе, Ванюша, дубинка, - говорит старик, - ступай ты к такому-то дубу, стукни в него три раза дубинкою и скажи: выйди, корабль! выйди, корабль! выйди, корабль! Как выйдет к тебе корабль, в то самое время отдай дубу трижды приказ, чтобы он затворился; да смотри не забудь! Если этого не сделаешь, причинишь мне обиду великую». Иван Быкович пришел к дубу, ударяет в него дубинкою бессчетное число раз и приказывает: «Все, что есть, выходи!» Вышел первый корабль; Иван Быкович сел в него, крикнул: «Все за мной!» - и поехал в путь-дорогу. Отъехав немного, оглянулся назад - и видит: сила несметная кораблей и лодок! Все его хвалят, все благодарят.
Подъезжает к нему старичок в лодке: «Батюшка Иван Быкович, много лет тебе здравствовать! Прими меня в товарищи». - «А ты что умеешь?» - «Умею, батюшка, хлеб есть». Иван Быкович сказал: «Фу, пропасть! Я и сам на это горазд; однако садись на корабль, я добрым товарищам рад». Подъезжает в лодке другой старичок: «Здравствуй, Иван Быкович! Возьми меня с собой». - «А ты что умеешь?» - «Умею, батюшка, вино-пиво пить». - «Нехитрая наука! Ну да полезай на корабль». Подъезжает третий старичок: «Здравствуй, Иван Быкович! Возьми и меня». - «Говори: что умеешь?» - «Я, батюшка, умею в бане париться». - «Фу, лихая те побери! Эки, подумаешь, мудрецы!» Взял на корабль и этого; а тут еще лодка подъехала; говорит четвертый старичок: «Много лет здравствовать, Иван Быкович! Прими меня в товарищи». - «Да ты кто такой?» - «Я, батюшка, звездочет». - «Ну, уж на это я не горазд; будь моим товарищем». Принял четвертого, просится пятый старичок. «Прах вас возьми! Куды мне с вами деваться? Сказывай скорей: что умеешь?» - «Я, батюшка, умею ершом плавать». - «Ну, милости просим!»
Вот поехали они за царицей золотые кудри. Приезжают в невиданное царство, небывалое государство; а там уже давно сведали, что Иван Быкович будет, и целые три месяца хлеб пекли, вино курили, пиво варили. Увидал Иван Быкович несчетное число возов хлеба да столько же бочек вина и пива; удивляется и спрашивает: «Что б это значило?» - «Это все для тебя наготовлено». - «Фу, пропасть! Да мне столько в целый год не съесть, не выпить». Тут вспомнил Иван Быкович про своих товарищей и стал вызывать: «Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас пить-есть разумеет?» Отзываются Объедайло да Опивайло: «Мы, батюшка! Наше дело ребячье». - «А ну, принимайтесь за работу!» Подбежал один старик, начал хлеб поедать: разом в рот кидает не то что караваями, а целыми возами. Все приел и ну кричать: «Мало хлеба; давайте еще!» Подбежал другой старик, начал пиво-вино пить, всё выпил и бочки проглотил: «Мало! - кричит. - Подавайте еще!» Засуетилась прислуга, бросилась к царице с докладом, что ни хлеба, ни вина недостало.
А царица золотые кудри приказала вести Ивана Быковича в баню париться. Та баня топилась три месяца и так накалена была, что за пять верст нельзя было подойти к ней. Стали звать Ивана Быковича в баню париться; он увидал, что от бани огнем пышет, и говорит: «Что вы, с ума сошли? Да я сгорю там!» Тут ему опять вспомнилось: «Ведь со мной товарищи есть! Эй вы, старички-молодцы! Кто из вас умеет в бане париться?» Подбежал старик: «Я, батюшка! Мое дело ребячье». Живо вскочил в баню, в угол дунул, в другой плюнул - вся баня остыла, а в углах снег лежит. «Ох, батюшки, замерз, топите еще три года!» - кричит старик что есть мочи. Бросилась прислуга с докладом, что баня совсем замерзла; а Иван Быкович стал требовать, чтоб ему царицу золотые кудри выдали. Царица сама к нему вышла, подала свою белую руку, села на корабль и поехала.
Вот плывут они день и другой; вдруг ей сделалось грустно, тяжко - ударила себя в грудь, оборотилась звездой и улетела на небо. «Ну, - говорит Иван Быкович, - совсем пропала!» Потом вспомнил: «Ах, ведь у меня есть товарищи. Эй, старички-молодцы! Кто из вас звездочет?» - «Я, батюшка! Мое дело ребячье», - отвечал старик, ударился оземь, сделался сам звездою, полетел на небо и стал считать звезды; одну нашел лишнюю и ну толкать ее! Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу, упала на корабль и обернулась царицею золотые кудри.
Опять едут день, едут другой; нашла на царицу грусть-тоска, ударила себя в грудь, оборотилась щукою и поплыла в море. «Ну, теперь пропала!» - думает Иван Быкович, да вспомнил про последнего старичка и стал его спрашивать: «Ты, что ль, горазд ершом плавать?» - «Я, батюшка, мое дело ребячье!» - ударился оземь, оборотился ершом, поплыл в море за щукою и давай ее под бока колоть. Щука выскочила на корабль и опять сделалась царицею золотые кудри. Тут старички с Иваном Быковичем распростились, по своим домам пустились; а он поехал к чудо-юдову отцу.
Приехал к нему с царицею золотые кудри; тот позвал двенадцать могучих богатырей, велел принести вилы железные и поднять ему брови и ресницы черные. Глянул на царицу и говорит: «Ай да Ванюша! Молодец! Теперь я тебя прощу, на белый свет отпущу». - «Нет, погоди, - отвечает Иван Быкович, - не подумавши сказал!» - «А что?» - «Да у меня приготовлена яма глубокая, через яму лежит жердочка; кто по жердочке пройдет, тот за себя и царицу возьмет». - «Ладно, Ванюша! Ступай ты наперед». Иван Быкович пошел по жердочке, а царица золотые кудри про себя говорит: «Легче пуху лебединого пройди!» Иван Быкович прошел - и жердочка не погнулась; а старый старик пошел - только на середину ступил, так и полетел в яму.
Иван Быкович взял царицу золотые кудри и воротился домой; скоро они обвенчались и задали пир на весь мир. Иван Быкович сидит за столом да своим братьям похваляется: «Хоть долго я воевал, да молодую жену достал! А вы, братцы, садитесь-ка на печи да гложите кирпичи!» На том пиру и я был, мед-вино пил, по усам текло, да в рот не попало; тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту ж лоханку помоча. Я не пил, не ел, вздумал утираться, со мной стали драться; я надел колпак, стали в шею толкать!
1 Хорт - собака, пес (Ред .).
…Сказка ложь, да в ней намек.
Юмористическая зарисовка в лицах для свободного прочтения.
Действующие лица.
Царь Горох – с бородкой клинышком, в рубахе и короне, 60 лет.
Его сын Еремей (Еремеюшка) – дурачок от природы, 20 лет.
Стражник Ксенофонт – с секирой у царского трона, 25 лет
Министр казначейства. 50 лет.
Нянька Еремеюшки-дурачка, 60 лет.
Звездочет, 55 лет
Действие происходит в царских палатах. Горох сидит на троне с печальным челом. Рядом, опираясь на древко секиры, от дремы «клюёт» носом стражник Ксенофонт.
ГОРОХ. Как прикажете жить? У всех царей сыновья, как сыновья: у кого Иван-царевич, у кого Илья Муромец…
СТРАЖНИК… у кого Соловей-разбойник.
ГОРОХ. Не, это из другой сказки. Там кто-то кому-то отрубил голову, и она покатилась...
СТРАЖНИК. …катилась-катилась, и повстречала …
ГОРОХ. Ты это о чем?
СТРАЖНИК. Ну.... повстречала зайца и говорит…
ГОРОХ. Ты что, спросонья? Говорю, голова покатилась с плеч.
СТРАЖНИК. А чья?
ГОРОХ. А вот этого я не могу точно вспомнить. А, да, ладно, пусть они себе катаются эти головы, если им нравится. Тут, у самого голову сворачивает набок от проблемы, даже не проблемы, а проблемищи.
СТРАЖНИК. Это о чем ты, царь-государь?
ГОРОХ. Да о сыночке своем, единственном, о Еремеюшке?
СТРАЖНИК. О дурачке, что ли?
ГОРОХ (назидательно). Ты не должен называть дурачком наследника Еремея-царевича.
СТРАЖНИК. А я и не называю. Ты же сам постоянно зовешь его слабоумным. Ну а я, по-простому, по-народному – дурачком.
ГОРОХ (Не сильно гневается). Я его родитель, как хочу, так и величаю. (Задумывается). Меня одно мучает: как он, царский наследник, будет править моим Гороховым государством после меня, имея умственную ограниченность.
СТРАЖНИК. О чем ты, царь-государь, кручинишься? Где ты видел умных царей? Возьмем, к примеру, тебя. Ты же, как все цари – пень-пнём. А ведь сидишь же на троне.
ГОРОХ (Не сердито). Ну-ну, говори, да не заговаривайся. Чем это я тебе, как царь, не угодил? Народу, например, я нравлюсь.
СТРАЖНИК. А народу, чем дурней царь, тем любимей. Народ любит убогих.
ГОРОХ. Ну, допустим, я не убогий, а так…
СТРАЖНИК…с придурью.
ГОРОХ (соглашаясь). Может оно и так. Но ведь правлю же государством и ничего, справляюсь. Ладно, хватит языком чесать. Ты случайно не слышал народной молвы, нет ли где такого лекаря, чтобы мог излечить моего сыночка-царевича?
СТРАЖНИК. Я слышал, как бабка Марфа-посадница говорила своей свояченице, будто бы у деверева соседа сват, вроде бы от всех хворей избавляет, стоит лишь тому махнуть дланью над болезным, как тут же у того вся хвороба и скочерыжится.
ГОРОХ (мечтательно). Вот мне бы такого знахаря.
СТРАЖНИК. Не, тебе он не подойдет.
ГОРОХ. Это почему же?
СТРАЖНИК. От дури он не лечит.
ГОРОХ. Ну, ну, поосторожней. Какая-такая у меня дурь?
СТРАЖНИК. Я имею ввиду, не тебя с твоей дурью, царь-государь, а твоего сыночка-придурка.
ГОРОХ (морщится). Не сыпь мне соль на рану. Не надо так откровенно об убогости царевича. Ну и что ты мне посоветуешь?
СТРАЖНИК. Не знаю. У меня голова создана не для советов царю, а для его стражи.
ГОРОХ. Пододвинь-ка ко мне, вон тот, ларец. (Стражник подтаскивает ларь.) Давненько я в него не заглядывал. (Приподнимает крышку.) Ну вот! Чего тут только нет! А главного: светлого разума моего сыночка, как не было, так и нет.
СТРАЖНИК. Как и твоего тоже.
ГОРОХ. Да перестань ты долдонить одно и тоже. Царь – дурак, царь-дурак. И без тебя знаю. (Достает один предмет за другим.) Вот скатерть-самобранка. Кстати, хочешь потрапезничать?
СТРАЖНИК. Благодарим покорно, только отвалимшись от застолья. Вместе же пировали. Ты что забыл?
ГОРОХ. Да не забыл. Это я так, для порядку. (Достает гусли-самогуды, прижимает их к груди, прикрывает глаза, трогает струны. (Полилась мелодия.) Ох, и хороша песня. (Опускает гусли в ларь. Мелодия прекратилась.) (Радостно.) А-аа, вот оно мое заветное омолаживающее зеркальце. (Любуется им.)
СТРАЖНИК. Хочешь снова омолодиться, чтобы, как в прошлый раз дворовая стража вышвырнула тебя за ворота, посчитав за приблудного дурочка?
ГОРОХ (ворчит). Уж и приблудного. (Смеется.) А помнишь, как мы тогда с тобой покуролесили? (Хихикает.)
СТРАЖНИК. Да помню. Я с дуру тоже заглянул в зеркало и превратился в отрока. Меня тут же вслед за тобой и вытолкали взашей.
ГОРОХ. Но ведь мы же вернулись во дворец!
СТРАЖНИК. Благодари зеркальце, что молодит оно лишь на один день.
ГОРОХ (роется в сундуке). Так, это сапоги-скороходы. Ладно, пусть лежат, у нас пока нет надобности куда-то бегать. А это что такое? (Разворачивает тряпочку. Радостно.) Ах, ты мое любимое яблочко!
СТРАЖНИК. Уж не молодильное, ли случайно?
ГОРОХ. Оно, оно, любимое. (Подносит ко рту. Стражник бросается к царю, и выхватывает плод.)
СТРАЖНИК. Нет, что значит дурак! Ты забыл, как тебя после этого яблока мутузили стражники за воротами. Я едва отмолотил тебя.
ГОРОХ. Ладно, ладно. Довольно вспоминать то, что быльем поросло.
СТРАЖНИК. Хорошее былье. У тебя еще на голове шишка не зарубцевалась, а у меня вся спина в синяках.
ГОРОХ (укладывает яблоко в ларь). Ладно, пусть лежит до нужных времен. (Горестно.) Много чего у меня здесь имеется: вон, шапка-невидимка, ковер-самолет, блюдце с золотым яблочком, что показывает весь белый свет. (Захлопывает ларь). Много чего у меня, а вот главного нет.
СТРАЖНИК. Это ты о чем?
ГОРОХ. Да все о сыночке своем.
СТРАЖНИК. Он что разве помер?
ГОРОХ. Тьфу на тебя. Не, помер, а вот разум его где-то затерялся.
СТРАЖНИК. Царь! Я вспомнил!
ГОРОХ. Чего?
СТРАЖНИК. Да лекаря, который лечит от всех болезней и от дури тоже.
ГОРОХ (сердито). Так чего же ты кишки мои на кулак мотаешь?! Говори, кто таков?
СТРАЖНИК. За погостом, что за Дунькиным выгоном, живет звездочет.
ГОРОХ(разочарованно). Зачем нам какой-то звездочет с его звездами.
СТРАЖНИК. Да это его так величает народ. А на самом деле он не звезды считает, а избавляет людей от дури.
ГОРОХ. Ты это серьезно?
СТРАЖНИК. Я когда-либо обманывал тебя?
ГОРОХ (между прочим). Много раз, но это к нынешней кручине не относится. Пошли за ним немедленно и пусть доставят этого твоего звездолета сюда ко мне.
СТРАЖНИК. Не звездолета, а звездочета.
ГОРОХ(в нетерпении). Ладно, ладно! Давай, посылай!
СТРАЖНИК (идет к двери и кричит в нее). Эй, стража! (В ответ хором: Мы тута!) Немедленно доставьте царю звездочета! (Ответ: Мы мигом!) Ну, вот, царь-батюшка, сейчас придет лекарь и вправит мозги твоему придурку.
ГОРОХ. Слушай, Ксенофонт. Мне не нравится, как ты выражаешься.
СТРАЖНИК. А как я выражаюсь?
ГОРОХ. Бескультурно, вот как.
На палочке верхом, в белой рубахе появляется босой царевич, за ним, едва поспевает его старая нянька.
ЦАРЕВИЧ. Нооо! Ноо, моя коняшка! Поехали!
ГОРОХ. Сынок, притормози. Слазь с лошадки и подойди к своему родителю. (Тот подходит.) Садись, неразумный. (Еремей сел у его ног. Горох погладил убогого по головке.) (К няньке). Почему царевич босой?
НЯНЬКА. Так чеботы поизносились, до дыр, почитай.
ГОРОХ. А почему не купите новые?
НЯНЬКА. Так денег же нету, государь.
ГОРОХ. Возьмите в казне.
НЯНЬКА. Царь-государь. Казны больше нет.
ГОРОХ. Как это нет?! А куда она подевалась?
НЯНЬКА. Всю казну министр казначейный со своими помощниками разворовали. Мы на еду царевичу милостыню за воротами у простых людей выпрашиваем.
ГОРОХ (разгневался). Что?!!! Как это разворовали?!! А ну позвать сюда казначейного вора!
СТРАЖНИК(кидается к дверям кричит). Немедленно доставить к царю казначейного Министра! (За дверями хором: Бу, сделано! Тут же залетает Министр, видать от тычка в спину.)
ГОРОХ (дюже сердито). Деньги разворовал ты?!!!
МИНИСТР(повесил голову). Я.
ГОРОХ. Ксенофонт, отруби ему голову за кражу царской казны!!!
МИНИСТР (приободрившись). А у нас на отрубание голов – мораторий.
ГОРОХ. А я отменяю ваш позорный мораторий
МИНИСТР. Я что ли один ворую? Воруют все. И если всем, кто ворует вашу казну рубить головы, то ни одного министра ни их помощников у тебя не останется.
ГОРОХ (разошелся не на шутку). Ты еще поучи меня! Ксенофонт, руби ему голову!
СТРАЖНИК(послюнявив палец, пробует лезвие секиры). Давай ложи голову вот на эту плаху.
ГОРОХ. Погоди-ка, Ксенофонт. Он сказал, что все министры и их помощники воруют. Так вот, пусть, прежде чем ты отрубишь ему голову, нехай вернет то, что наворовал.
МИНИСТР. Не один я воровал, воровали все.
ГОРОХ. Вот и хорошо. Иди и скажи всем, чтобы немедленно положили казну на место.
СТРАЖНИК. Так рубить ему голову или нет?
ГОРОХ. Погоди, пусть возвернут назад народные деньги, украденные из царской казны. (Министру.) Пошел вон, холоп! Опосля доложишь о себе и об остальных татях. (Министр, кланяясь убирается задом.)
ЦАРЕВИЧ. Тятя, кого это ведут?
ГОРОХ (гладит его по голове). А сейчас, Еремеюшка, увидим. Ксенофонт, отвори дверь, впусти чародея.
СТРАЖНИК (отворяет дверь. Появляется человек в синем халате в звездах. Но главное его украшение - высокий конусный колпак в звездах, с серпом месяца на вершине. При поклонах царю, царапает им лицо Гороха.)
ГОРОХ (уклоняясь). Довольно, довольно. Ксенофонт, дай волшебнику сидение. Присаживайся.
ЗВЕЗДОЧЕТ. Я не волшебник. Я целитель по воле звезд.
ГОРОХ. Вот ты-то нам и нужен. Изложить тебе нашу беду-кручину?
ЗВЕЗДОЧЕТ. Ничего не требуется излагать. Мне уже всё рассказали звезды. Вот этот прекрасный отрок нуждается в наставлении звездным небом. Готов ли ты, юноша, отправиться к звездам, чтобы вернуть потерянный при рождении разум и получить звездное наставление на путь истинный?
ЦАРЕВИЧ(глядя на Гороха). О чем это он, тятя?
ГОРОХ. Чтобы ты отправился на небо, к звездам, получил от них благодать и без труда в дальнейшем смог бы править государством, которое я передам тебе в правлениие.
ЦАРЕВИЧ. А это не больно?
ЗВЕЗДОЧЕТ. Не больно, прекрасный юноша. Напротив, даже очень приятно. Сейчас я накрою тебя своим волшебным плащом, и ты отправишься к звездам. А когда вернешься оттуда… ну, да ладно. Это уже потом, все будет потом. (Он накрывает Еремея плащом, на мгновение гаснет свет и царевич исчезает).
ГОРОХ (обеспокоено). А он вернется обратно, с небес?
ЗВЕЗДОЧЕТ. Непременно. Только для этого требуется некоторое время.
ГОРОХ. Ксенофонт. Отвори дверь, впусти ворюгу. (Стражник открывает дверь и препровождает Министра к трону.) Ну, что, принес папирус с перечнем возвертания украденного?
МИНИСТР. Да вот он.
ГОРОХ. А список остальных воров?
МИНИСТР. Вот он, здесь все поименно, с указанием украденного ими, и возвращенного. (Протягивает свиток.)
ГОРОХ (изучает списки). Вроде бы все верно.
СТРАЖНИК. Теперь можно рубить ему башку?
ГОРОХ. Погоди, Ксенофрнт. этому татю я скажу свое царское слово. От ныне и во веки веков, всем знатным ворам, покусившимся на государственную казну, либо народное достояние вменяется в обязанность находиться на самой низшей служебной ступени, как-то: по уборке от мусора, нечистот и грязи на площадях и дворах нашего государства.
При этом имея в руках единственные инструменты лопату, метлу и кайло. Воры навсегда теряют право работать внутри зданий. Все, это сказал я - Царь Тридевятого царства и моего Горохового государства. Иди, вор, и помни: только моя добрая воля оставила тебе твою позорную жизнь, и жизнь твоих преступных подельников на этой земле. Расскажи своим детям и детям своих детей, что воровать запретно, особливо у своего царства и своего народа. А сейчас, пошел вон, пес!
(Бывший министр кинулся к двери).
СТРАЖНИК. Царь, отчего не позволил мне отрубить ему голову?
ГОРОХ. Подожди. Будет еще у тебя работа. Ведь не только воруют министры, но и их приспешники. Вон сколько вокруг царских прихлебателей, и все они воры. Не думай, что я дурак, и что не вижу их воровских делишек.
СТРАЖНИК. Царь, ты что, поумнел?
ГОРОХ. Выходит, что так. Но еще не время, показывать им свой ум.
СТРАЖНИК. Царь, я с тобой. Ты только кивни в чью сторону, и мигом того голова повстречается с зайцем, нет, не с зайцем, а с волком.
ГОРОХ (с досадой). Ты все о сказках. (К лекарю.) Да, Звездочет! А где же наш царевич?
ЗВЕЗДОЧЕТ. А вот и он!
(Зазвучала торжественная музыка, отворились настежь двери, и в сопровождении свиты появился прекрасный юноша, облаченный в золотые одежды.)
ГОРОХ (вскочил с трона навстречу юноше). Сынок! (И оказался в объятиях сына, обретшего разум.) Сынок! Ты вернулся!
ЦАРЕВИЧ. Вернулся, царь-батюшка! Вернулся! Я многое узнал, там, на небесах. Теперь мы будем строить нашу жизнь, совсем по-новому. Но прежде всего, освободимся от воров, преступно носящих высокие ранги и звания, но имеющие подлые душонки предателей.
ГОРОХ (обнял царевича за плечи). Отныне я спокоен за будущее своего царства-государства, за свой народ, за свою землю. Я счастлив, что есть теперь, кому передать мне, вот этот престол. (Указывает на трон.) Иди, сынок, примерь его на себя.
ЦАРЕВИЧ. Спасибо, государь, за доверие. Но мне еще рано становиться во главе Государства. Еще многое предстоит познать твоему наследнику в этом мире. До сих пор я не жил, а лишь существовал в тумане грез. Сейчас он рассеялся, и я готов, служить государю и своему народу.
Звучит торжественная музыка, подобная гимну. Все действующие лица встают, выходят на авансцену, за их спиной медленно смыкается занавес.
Пройдет совсем немного времени и Гороховое государство избавится от воров и взяточников. Народ свободно вздохнет от мздоимцев.
Люди перестанут бояться за свою землю, что кто-то из Министров, либо высоких царских чинов отберет их надел, и на его месте возведет игровые дома, и сомнительные заведения для личного обогащения.
Со временем Трон займет Еремей-царевич, получивший от звезд необычайно светлый небесный разум. При нем Тридевятое царство достигнет небывалого расцвета благополучия и всенародного счастья.
.....................
ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ:
Тут и сказке конец, а кто прочел ее – тот молодец.
..............................
...............................
Екатерина Жоли
Сказка «В некотором царстве, в небольшом дошкольном государстве…»
Рассказчик . Расскажу я вам сказку дивную-
Не очень короткую,
Да и не очень длинную,
А такую, как от меня до Вас!
Артисты мне помогайте –
Сказку разыграйте .
В некотором царстве ,
В ключике не простом,
А в ключике золотом,
Жили – были мастерицы, рукодельницы – девицы
Педагоги от природы с большим опытом работы.
Но на протяжении нескольких лет небольшое государство сотрясали различные нововведения (музыка тряски) :
То законы поменялись, то условия труда,
Без эффективного контракта им уже никак нельзя.
Аттестацию проходят, то внедряют ФГТ,
Пед. процесс хотят построить чтобы лучше было всем.
Вдруг затишье наступило,
Дружно выдохнули «ох» , (педагоги громко выдыхают)
Но это было лишь виденье
И картины лучших снов.
Раздался гром средь ясна неба
И появился ФГОС. (Музыка гремит гром) .
ФГОС. Я великий ФГОС
Наконец – то я дорос.
До дошкольных учреждений
Из гуманных побуждений
Научу я вас всему :
Как работать по уму.
Жить в согласье и ладу.
Педагог 1 : Куда идти и делать как? (Качают головой, разводят руками) .
Весь пед. процесс пошел ни так,
И жизнь пошла на перекос.
Педагог 2 Но вместе с нами ФГОС. (Восторг и показывает на ФГОС) .
Поможет он, подскажет нам
Дорожку по невиданным местам. (ФГОС кивает головой) .
ФГОС. Не печальтесь, не грустите,
Книги умные прочтите.
Свиток новшеств получите,
В пед. процесс его внедрите
И достойные результаты получите.
Вот возьмите : очки дивные креативные,
Клубок волшебный необыкновенный. (Педагоги разворачивают свиток, одевают креативные очки и смотрят на карту с комментариями).
Рассказчик . А свиток тот он не простой
Он с картой был дорожной той.
Дорожку он им подсказал ,
Достичь вершин им помогал.
И интеграции клубок, крутился он у их же ног,
Он области объединял и жить в ладу им помогал.
Вдруг озарение настало,
Картина четкой, ясной стала.
И педагоги вдохновились
И в путь нелегкий снарядились.
Педагог 1. Но чтоб добиться результатов,
Чтобы увидеть наш итог,
Мы дружно все объединились
И все на славу потрудились.
Педагог 2. Мы ролик маленький засняли
Как в терньях ФГОС страдали.
Рассказчик . А сказка наша продолжается
У педагогов работа не кончается. (Заходят педагоги с методической литературой, законом об образовании, стандартом и т. д.)
Педагог 1. Мы много нового узнали,
Во всех областях образовательных побывали.
Педагог 2. Но одним нам не под силу
Внедрить в работу ФГОС.
Нам нужна такая сила
Чтоб потенциал возрос.
ФГОС. Социальные партнеры и родители ребят,
Вам помогут в этом деле
И направят в нужный лад. (Педагоги садятся на лавку и изучают литературу) .
Рассказчик . Продолжают работать педагоги с верными друзьями,
Книги разные читают,
Закон и ФГОС изучают,
Детвору всему обучают,
На год рабочую программу составляют,
Перспективы в работе обсуждают,
А целевые ориентиры им в этом помогают.
Вот так и живут – поживают педагоги
В небольшом дошкольном государстве
В ключике не простом
В ключике золотом.
Нигде горя не знают,
Новые идеи в своем государстве внедряют .
Но на этом сказка о ФГОС не кончается –
А только начинается.
Впереди тернистый путь
Про него не позабудь.
А мы удачи Вам желаем,
И вдохновенья, творческих идей,
Чтоб этот путь пройти нелегкий без потерь.
Благодарим Вас за вниманье и за все ваши старанья.
И чтоб поднять Вам настроенье на целый год,
Без промедленья, исполним песню мы сейчас.
И подошел к концу наш мастер – класс.
В некотором царстве, в некотором государстве был купец; жена у него померла, остался один сын Иван. К этому сыну приставил он дядьку, а сам через некоторое время женился на другой жене, и как Иван, купеческий сын, был уже на возрасте и больно хорош собою, то мачеха и влюбилась в него.
Однажды Иван, купеческий сын, отправился на плотике по морю охотничать с дядькою; вдруг увидели они, что плывут к ним тридцать кораблей.
На тех кораблях была царь-девица с тридцатью другими девицами, своими назваными сестрицами. Когда плотик сплылся с кораблями, тотчас все тридцать кораблей стали на якорях. Ивана, купеческого сына, вместе с дядькою позвали на самый лучший корабль; там их встретила царь-девица с тридцатью девицами, назваными сестрицами, и сказала Ивану, купеческому сыну, что она его крепко полюбила и приехала с ним повидаться. Тут они и обручились.
Царь-девица наказала Ивану, купеческому сыну, чтобы завтра в то же самое время приезжал он на это место, распростилась с ним и отплыла в сторону. А Иван, купеческий сын, воротился домой, поужинал и лег спать. Мачеха завела его дядьку в свою комнату, напоила пьяным и стала спрашивать: не было ли у них чего на охоте? Дядька ей все рассказал. Она, выслушав, дала ему булавку и сказал:
Завтра, как станут подплывать к вам корабли, воткни эту булавку в одежу Ивана, купеческого сына.
Дядька обещался исполнить приказ. Поутру встал Иван, купеческий сын, и отправился на охоту. Как скоро увидал дядька плывущие вдали корабли, тотчас взял и воткнул в его одежу булавочку.
Ах, как я спать хочу! - сказал купеческий сын. - Послушай, дядька, я покуда лягу да сосну, а как подплывут корабли, в то время, пожалуйста, разбуди меня.
Хорошо! Отчего не разбудить?
Вот приплыли корабли и остановились на якорях; царь-девица послала за Иваном, купеческим сыном, чтоб скорее к ней пожаловал; но он крепко-крепко спал. Начали его будить, тревожить, толкать, но что ни делали - не могли разбудить; так и оставили.
Царь-девица наказала дядьке, чтобы Иван, купеческий сын, завтра опять сюда же приезжал, и велела подымать якоря и паруса ставить. Только отплыли корабли, дядька выдернул булавочку, и Иван, купеческий сын, проснулся, вскочил и стал кричать, чтоб царь-девица назад воротилась. Нет, уж она далеко, не слышит.
Приехал он домой печальный, кручинный.
Мачеха привела дядьку в свою комнату, напоила допьяна, повыспросила все, что было, и приказала завтра опять воткнуть булавочку.
На другой день, Иван, купеческий сын, поехал на охоту, опять проспал все время и не видал царь-девицы; наказала она побывать ему еще один раз.
На третий день собрался он с дядькою на охоту; стали подъезжать к старому месту; увидали - корабли вдали плывут, дядька тотчас воткнул булавочку, и Иван, купеческий сын, заснул крепким сном. Корабли приплыли, остановились на якорях; царь-девица послала за своим нареченным женихом, чтобы к ней на корабль пожаловал. Начали его будить всячески, но что ни делали - не могли разбудить.
Царь-девица уведала хитрости мачехины, измену дядькину и написала к Ивану, купеческому сыну, чтобы он дядьке голову отрубил, и если любит свою невесту, то искал бы ее за тридевять земель, в тридесятом царстве.
Только распустили корабли паруса и поплыли в широкое море, дядька выдернул из одежи Ивана, купеческого сына, булавочку, и он проснулся, начал громко кричать да звать царь-девицу; но она была далеко и ничего не слыхала.
Дядька подал ему письмо от царь-девицы; Иван, купеческий сын, прочитал его, выхватил свою саблю острую и срубил злому дядьке голову, а сам пристал поскорее к берегу, пошел домой, распрощался с отцом и отправился в путь-дорогу искать тридесятое царство.
Шел он куда глаза глядят, долго ли, коротко ли, - скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается приходит к избушке; стоит в чистом поле избушка, на куричьих голяшках повертывается.
Взошел в избушку, а там баба-яга костяная нога.
Сколько волею, а вдвое неволею! Не знаешь ли, баба-яга, тридесятого царства?
Нет, не ведаю! - сказала баба-яга и велела ему идти к своей середней сестре: та не знает ли?
Иван, купеческий сын, поблагодарил ее и отправился дальше; шел, шел, близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли, приходит к такой же избушке, взошел - и тут баба-яга:
Фу-фу! - говорит. - Русского духу слыхом было не слыхать, видом не видать, а ныне сам пришел. Волей али неволей, добрый молодец?
Сколько волею, а вдвое неволею! Не знаешь ли, где тридесятое царство?
Нет, не знаю! - отвечала яга и велела ему зайти к своей младшей сестре: та, может, и знает. - Коли она на тебя рассердится, да захочет съесть тебя, ты возьми у ней три трубы и попроси поиграть на них: в первую трубу негромко играй, в другую погромче, а в третью еще громче.
Иван, купеческий сын, поблагодарил ягу и отправился дальше.
Шел, шел, долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, наконец увидал избушку - стоит в чистом поле, на курячьих голяшках повертывается; взошел - и тут баба-яга.
Фу-фу! Русского духу слыхом было не слыхать, видом не видать, а ныне сам пришел! - сказала яга и побежала зубы точить, чтобы съесть незваного гостя.
Иван, купеческий сын, выпросил у ней три трубы, в первую негромко играл, в другую погромче, а в третью еще громче. Вдруг налетели со всех сторон всякие птицы; прилетела и жар-птица.
Садись скорей на меня, - сказала жар-птица, - и полетим, куда тебе надобно; а то баба-яга съест тебя!
Только успел сесть на нее, прибежала баба-яга, схватила жар-птицу за хвост и выдернула немало перьев.
Жар-птица полетела с Иваном, купеческим сыном; долгое время неслась она по поднебесью и прилетела, наконец, к широкому морю.
Ну, Иван, купеческий сын, тридесятое царство за этим морем лежит; перенести тебя на ту сторону я не в силах; добирайся туда, как сам знаешь!
Иван, купеческий сын, слез с жар-птицы, поблагодарил и пошел по берегу.
Шел, шел, - стоит избушка, взошел в нее; повстречала его старая старуха, напоила-накормила и стала спрашивать: куда идет, зачем странствует? Он рассказал ей, что идет в тридесятое царство, ищет царь-девицу, свою суженую.
Ах! - сказала старушка. - Уж она тебя не любит больше; если ты попадешься ей на глаза - царь-девица разорвет тебя: любовь ее далеко запрятана!
Как же достать ее?
Подожди немножко! У царь-девицы живет дочь моя, и сегодня обещалась побывать ко мне; разве через нее как-нибудь узнаем.
Тут старуха обернула, Ивана, купеческого сына, булавкою и воткнула в стену.
К вечеру прилетела ее дочь. Мать стала ее спрашивать: не знает ли она, где любовь царь-девицы запрятана?
Не знаю, - отозвалась дочь и обещала допытаться про то у самой царь-девицы.
На другой день она опять прилетела и сказала матери:
На той стороне океана-моря стоит дуб, на дубу сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце любовь царь-девицы!
Иван, купеческий сын, взял хлеба и отправился на сказанное место; нашел дуб, снял с него сундук, из него вынул зайца, из зайца утку, из утки яйцо и воротился с яичком к старухе.
Настали скоро именины старухины; позвала она к себе в гости царь-девицу с тридцатью иными девицами, ее назваными сестрицами; это яичко испекла, а Ивана, купеческого сына, срядила по-праздничному и спрятала.
Вдруг в полдень прилетают царь-девица и тридцать иных девиц, сели за стол, стали обедать; после обеда положила старушка всем по простому яичку, а царь-девице то самое, что Иван, купеческий сын, добыл. Она съела его и в ту ж минуту крепко-крепко полюбила Ивана, купеческого сына.
Старуха сейчас его вывела; сколько тут было радостей, сколько веселья! Уехала царь-девица вместе с женихом - купеческим сыном в свое царство; обвенчались и стали жить, да быть, да добро копить.
В некотором царстве, в небывалом государстве как-то раз снег горел,
соломой тушили, много народу покрушили… Это ещё не сказка, а присказка.
Сказка будет впереди, когда хлеба поедим, хлеба да пирога, да подержим быка
за рога… Без присказки сказка-что блины без подмазки!
А было это давным-давно, когда текли реки молочные, берега были
кисельные, в огороде росли репы пареные, а на дворе летали куропатки жареные.
Жила-была бабушка Федосья-седые волосья. И был у неё сынок Мишка —
вострый умишко.
Мишка был парень хороший, о матушке заботился, матушку кормил. Каждый
день ходил он в лес на охоту: то птичку подстрелит, то зайчика, то тетёрку
принесёт. Тем и кормились.
Вот как-то раз пошёл Мишка в лес и добыл Мишка зайца. Такого хорошего,
толстого, жирного зайчика. Домой принёс.
Бабушка Федосья — седые волосья зайчика ободрала, шкурку в чулан
спрятала, а тушку взяла да пополам разрезала. Одну половинку положила в
котёл к обеду вариться, а другую в корзиночку на завтра под лавку убрала.
Вот сварился зайчик, сели они обедать. Сидят, зайца едят, и вдруг — как
грохнет что-то! Оглянулся Мишка — ай, голубчики! Зайцевы-то задние ноги
из-под лавки из корзиночки выскочили — да в дверь, и в лес побежали! Дивится
Мишка:
— Гляди-ка, матушка, какое чудо чудное: у нас ползайца по дороге бежит!
А бабушка Федосья отвечает:
— И, дитятко, это ещё не чудо! А вот слыхала я, говорили люди добрые,
живёт где-то на свете Чудо-чудное, Диво-дивное… А вот где живёт — не знаю!
Кончили они обедать, Мишка полушубочек натянул, валеночки, рукавички
надел, шапочку, да и говорит матушке:
— Прощай, матушка. Я пойду искать по свету, где живёт Чудо-чудное,
Диво-дивное!
И пошёл.
Пошёл, милые мои, такой храбрый был парень, ничего не побоялся — пошёл!
Идёт Мишка лесами, идёт Мишка горами, идёт деревнями. И всюду людей
спрашивает — не видали ли, не слыхали ли, где живёт Чудо-чудное,
Диво-дивное. А народ смеётся:
— Не знаем, не слыхивали!
Вот шёл Мишка, шёл и пришёл в маленькую деревнюшку. Идёт по улице, а
навстречу ему дедушка старый. Глаза такие ласковые, борода длинная.
— Здравствуй, дедушка, — Мишка говорит.
Улыбнулся дед.
— Здравствуй, паренёк, здравствуй. Ишь, какой ты вежливый. Видать, не
здешний. Откуда ты?
— Да я, дедушка, по свету хожу, Чудо-чудное, Диво-дивное ищу.
И рассказал Мишка дедушке, как было дело. А дедушка смеётся:
— Вот и ладно, Миша, что к нам зашёл. Пойдём, ведь Чудо-чудное,
Диво-дивное у меня дома живёт.
— Ой, дедушка, неужто правда? И покажешь?
— Пойдём со мной — покажу!
Привёл он Мишку в маленькую избушку. И говорит:
— А ну-ка, Миша, глянь в окошко.
Глянул Мишка на двор — а там во дворе гусь ходит. Большущий, жирный,
толстый.
— Дедушка, да там гусь простой!
— Э, дитятко, гусь-то гусь, да не простой. Ну-ка, гусёк, пойди сюда.
Отворил дедушка окошко, а гусь — фр-р-р-р!-так прямо в избу и влетел.
Говорит ему дедушка:
— Ну-ка, гусёк, встань, встряхнись да на сковородку ложись. Ай, милые мои! Встал гусь посреди избы, этак встряхнулся, перышки с себя скинул, а сам
на сковородку — да в печку. Мишка дивится, а дедушка смеётся, говорит:
— Погоди-ка, то ли ещё будет!
Вот сжарился гусь, вынули его из печки, на стол поставили, обедать
сели. А старик-то и говорит Мишке:
— Ты, Миша, гуся ешь, а косточки не выбрасывай. Все косточки вместе
сложим — пригодятся!
Вот съели они гуся, дедушка взял все косточки, сложил в салфеточку и
говорит:
— Ну, гусёк, встань передо мной опять как живой! Тряхнул он
салфеточку — и пошёл опять гусь по избе: живой, здоровый, жирный, какой был,
словно и не его съели. Мишка пуще дивится, а дедушка говорит:
— Ты, Миша, парень хороший, о матушке своей заботишься, матушку
кормишь — бери гуся себе в подарок. Пускай у вас будет каждый день жареный
гусь к обеду.
Обрадовался Мишка, обнимает дедушку, благодарит. Взял гуся, домой
побежал.
Домой прибегает, а бабушка Федосья — седые волосья на крылечке его
встречает:
— Ну, как, дитятко, нашёл ли чего искал?
— Нашёл, матушка! Гляди!
— Мишенька! Да ведь это гусь простой?
— Нет, матушка, — гусь, да не простой. Идём в избу. Вошли они в избу,
Мишка и говорит:
— А ну-ка, гусёк, встань, встряхнись, на сковородку ложись.
Гусек этак встал, встряхнулся, сам на сковородку- да в печку полез.
Бабушка Федосья обрадовалась, стала чуть не каждый день жареного гуся к
обеду готовить,
Только как-то раз сидят они с Мишенькой, обедают, а мимо окошка
проходит богатый сосед, купец этакий толстопузый. Заглянул он в
окошко-удивился:
— Это что?! У бедной старушонки — жареный гусь к обеду?
Входит он на крылечко, с крылечка — в избу.
— Здорово, бабушка Федосья. Это что у вас — жареный гусь на столе? А
откуда вы, бедные люди, такую птицу дорогую взяли?
А бабушка Федосья была добрая старуха. Говорит:
— Ты, может, ещё не обедал? Садись с нами, поешь, а после все и
узнаешь.
Вот они посадили купца как человека за стол, дали ему гуся большой
кусок, с картошкой, с подливкой. Поел купец, а бабушка Федосья все косточки
сложила вместе да и говорит:
— Ну-ка, гусёк, встань передо мной опять как живой. Тряхнула
салфеточку — и пошёл по избе гусь — опять живой, здоровый, жирный, как был,
словно не его и съели.
Ай, матушки мои! У купца глаза и зубы разгорелись.
— Бабушка! Подари мне гуся!
— Нет, соседушко, не подарю. Нам самим надобен.
— Ну, так продай. Я богатый, я тебе много денег дам.
— Не надо нам и денег твоих. Подарки не продают. Не проси, не дам.
Так и не дала. Нет, милые мои, — не дала! Пошел купец домой. Идет, а сам все про гуся думает.
Вот ночь подошла, стемнело. Бабушка Федосья спать легла, (Мишка —
вострый умишко спать лёг — а купец-то взял, голубчики мои, мешок да с
мешком-то к бабке во двор. Да к хлеву, где гусь ночевал. Замок сломал, гуся
вытащил — да в мешок: украл) И домой скорей.
Утром бабушка Федосья просыпается, Мишка просыпается — а гуся нет. Куда
девался? Нигде не видать!
Бабушка Федосья обрёвелась с горя, Мишка все пятки оттоптал — бегает,
ищет. Нет гуся, словно провалился.
А купец-то тем временем созвал в горницу всё семейство. Была у него
жена Алёна Ивановна да три дочки — Машенька, Дашенька и Сашенька. Да позвал
кухарку Аксинью, да дворника Андрея, да приказчика Тимофея.
— Все сюда идите! Сейчас буду Чудо-чудное, Диво-дивное показывать!
А дочки-то и спрашивают:
— А ты, тятенька, где его взял?
— Где взял? Да конечно, купил — с моими капиталами всё можно! Взял
купец мешок, выпустил гуся и говорит:
— Ну-ка, гусёк, встань, встряхнись, на сковородку ложись! А гусь-то
глядит на купца во все глаза, с места не шевелится, только кричит:
— Га-га-га!
Рассердился купец, ножкой об пол топнул.
— Что за «га-га-га»! Кому говорю: встань, встряхнись да на сковородку
ложись!
А гусь-то опять глядит на купца да ещё громче:
— Га-га-га! Га-га-га-га!
И сам — ни с места.
Тут уж купец вовсе рассердился. Схватил он сковородник
длинный-предлинный, хочет гуся стукнуть. Только он размахнулся да к гусю
прикоснулся — а сковородник-то возьми да и прилипни: одним концом к гусю, а
другим — к купцу, к руке его. Испугался купец, бросить сковородник хочет —
да не бросишь: прилип, не отлипает!
Закричал купец жене со страху не своим голосом:
— Жена! Алёна Ивановна! Беги скорей сюда, тащи меня от сковородника,
сковородник — от гуся!
Подбежала купчиха Алёна Ивановна, мужа-то поперёк живота охватила,
тащит его, тащит — а не оттащить! У самой руки к купцу прилипли.
Перепугалась купчиха, вопит:
— Дочка, Машенька! Беги скорей сюда, тащи матушку от батюшки, батюшку
от сковородника, сковородник от гуся!
Подбежала дочка Машенька, матушку поперёк живота охватила, тащит,
тащит-не оттащить! У самой руки к матушке прилипли.
Испугалась Машенька, кричит:
— Сестрица Дашенька, беги скорей сюда, тащи скорей Машеньку от матушки,
матушку от батюшки, батюшку от сковородника, сковородник от гуся!
Подбежала сестрица Дашенька, Машеньку поперёк живота охватила, тащит,
тащит — а не оттащить. Сама к Машеньке прилипла!
А за Дашенькой — Сашенька, а за Сашенькой — кухарка Аксинья, за
Аксиньей — Андрей, за Андреем — Тимофей. Все-то стоят, друг к другу
прилипли. А гусь обернулся, поглядел- да кричит:
— Га-га-га! И со всеми с ними — в двери.
Бежит по улице, а за ним на сковороднике купец, а за купцом всё
семейство. Гусь направо — и они все направо, гусь налево — и они за ним. А
народ из окошек глядит, пальцами показывает, смеётся:
— Ай, глядите-ка, ворюга бежит! Ай, как не стыдно! У нашей бедной
старушонки последнего гуся украл. Ай, ворюга, ворюга! И не совестно!
А купцу-то совестно, им-то всем — хоть сквозь землю провалиться. А как
провалишься? Тащит их гусь по всей деревне из конца в конец, всем
показывает.
Прибежал гусь к бабушке Федосье. Бабушка Федосья на крылечко выходит,
гуся обнимает, радуется… Ну, коли гусь теперь дома — ладно, отпустил он их
всех, отлипли они… Домой бегут. А народ из окошек глядит — смеётся:
— Ай, срамота, срамота! Ай, ворюги бессовестные!
Вот они все домой прибежали да дома и засели. Говорят, целую неделю не
выходили — стыдно было людям на глаза показаться. А после, сказывают, и
вовсе из той деревни куда-то уехали.
Ну, уехали — и уехали, пускай. Никто их догонять-то не стал. А вот
только сказка-то про них осталась…
Сказка эта была про гуся.
А теперь — сказка вся.
Сказка кончилася,
Сказке конец.
Кто слушал — тот молодец.
